Udo
 |
ИНТЕРВЬЮ С ЖАННОЙ 1996 ГОДА:
- Жанна, когда ты, только вернувшись в Россию, выступала на Васильевском спуске на концерте, посвященном Дню Независимости, ты встала перед 500-тысячной толпой на колени. Что тебя побудило сделать этот неожиданный жест?
- Я всегда ощущала очень сильное влечение и патологическое желание завладеть пространством. Даже совсем давно, когда мы с «Браво» выступали в Лужниках на 100 тысяч человек перед футбольным матчем, у меня было это патологическое, рок-н-ролльное желание им овладеть. Такое, что мы даже начали бегать по огромной арене из конца в конец. Но песни рок-н-ролльные настолько коротки, что времени хватает только, чтобы добежать от одного конца до другого - и все. Овладеть мы не успели.
- То есть, рок-н-ролл не даёт овладеть пространством?
- Но-но-но! Рок-н-ролл как раз из тех случаев, которые очень даже даёт. Слава Богу. Почему я на колени-то и встала. Думаешь, я бы так просто встала? Никогда в жизни. Благодарность выразила! Рок-н-роллу. И прежде всего людям! Я сказала: «Thank's to God and people around! To Russian people!» Большое спасибо Богу и людям вокруг. Большое спасибо русским людям. Я, по-моему, успела даже перевести. Но вот этот саундинженер… Я хотела бы встретить его в какой-нибудь маленькой панковской сидвишевзовской амплитуде. Да! Причём в совершенной определенности.
- Зачем?
- Да, это интересный вопрос. Ой, дождь пошёл! It is the rain, it is the rain… Да, так что произошёл прекрасный момент в моей биографии, я счастлива, я рада. Вчера я была просто счастлива. И на небесах всё время после этого.
- А если оторвать этот твой шаг от контекста, что для тебя вообще значит падение на колени?
- Я думаю, что в дальнейшем я не буду злоупотреблять этим прекрасным жестом. Тут много можно привести примеров разных философских. Короче говоря, это всё любовь. В моем случае это любовь. В другом случае это может быть ненависть. Я не собираюсь изучать, что это значит для других людей. Слава Богу, в моей жизни был момент, когда это было из-за любви. Если кто падает на колени по другим причинам, то это их личная проблема, судьба и карма. Я так считаю.
- А как, по-твоему, у других людей этот момент происходит?
- А, ты знаешь… Про это, наверное, могут больше рассказать пожилые люди. Ущербные, подвластные, определённые… У них можно узнать тонкости. У них другой взгляд. Они же не артисты, они всего-навсего простые люди. Двигатели прогресса – это представители искусства. Или, как говорят авангардисты, «неискусства». May be, вероятно, probably. И учёные люди. Для меня остальные люди – это те, кто приходит в зал. Соответственно, они все под одну гребёнку. Простите, господа, они в зале – всё. Adieu. Поэтому я, может быть, и встала на колени. Благодаря людей за мою прекрасную счастливую жизнь, которая дана мне Богом и людьми вокруг меня. То есть когда я чувствую некоторую свою избранность, я тут же благодарю людей за это. Потому что именно они… Ну, Бог стоит, конечно, на первом месте. Но, как говорил один философер, «я – Бог, я – человек, я – червь, я – царь… я – ничто». Там много всяких разных слов. Я, может быть, что-нибудь не то сказала?
- Наоборот. Державин, Пушкин. Очень хорошо.
- Насчёт Пушкина у меня тут были произведены глобальные эксперименты. Проживая в Лос-Анжелесе, на другой стороне земного шара, я всё время пыталась находиться в балансе, всё свести к нулю. К зеро. К такому «nirvana». Я нахожусь в настоящей нирване, на самом деле, с 1993 года. Без дураков. Нирвана – и всё. Господа, на самом деле всё идёт в балансе. Всё нейтрализуется. Зеро. Абсолют. Людей русских я уже поблагодарила и за то, и за это. Такие они все прекрасные. Какая у них скорость! Какие они молодцы, на самом деле! Какие процессы они переживают! За три года пережить такой процесс, который в истории мог бы переживаться slowly, в трип-хопе, возможно, лет пятьдесят – русские его пережили с такой удивительной скоростью! Восток! У вас тут даже солнце восходит раньше, чем на Западе. И это правильно. Я вообще ведь по природе астронавт, наблюдатель за небом… У меня когда-то было много разных увлечений, но сейчас они все выкристаллизовались в увлечение небом. Я не люблю все остальные вещи.
- Какое у тебя любимое слово в русском языке?
- «Хорошо». Как говорил Ференц Лист, «или хорошо – или никак». Fuckin’ Ференц Лист. Come on everybody.
- Можно поговорить о каких-нибудь твоих топах в искусстве?
- Леонардо.
- Да Винчи?
- Вон мой портрет его находится – вон там вон. (Показывает на какую-то ташистскую картинку.)
- Это масло?
- Да. Это fuckin’ масло. Это fuckin’ Леонардо. В зрелые годы. Вообще-то, я хотела бы написать другой его портрет, в другой манере. В молодые годы.
- Незрелый.
- Ещё нет.
- А здесь есть авангард определённый.
- Вероятно что. Вероятно что. Вероятно что. Жаль! Мне хотелось бы нарисовать его в реалистичной манере. Когда-нибудь. Но вот Джими Хендрикс у меня зато вполне реалистичен, на мой взгляд. (Показывает на портрет Хендрикса, где он немного похож на Макаревича.) Я не знаю, выступал ли когда-нибудь Хендрикс на 500 тысяч человек, но на колени он перед ними не вставал…
- Да, в Монтерее 500 тысяч, кажется, не было...
- Кит Ричардс, я знаю, вставал. Перед 100 тысяч. Я была свидетелем. Я видела сама, я была просто в экстазе. Оценила настолько, что мне не надо было уже ни песен, ни рок-н-ролла… Ничего не надо. Вот он просто так встал… Это было в Пасадине, это было в… Бум! (Хрустальный бокал, опрокинутый всё менее трезвым Максом Столповским, упал на пол и разбился.) Вам пить уже нельзя больше, господа. В силу некоторой эдакости. А вот это у него (показывает на некий отросток в портрете Хендрикса) – гитара.
- Да, это прочитывается. Для тебя вообще традиция выше авангарда?
- Ты знаешь, вот здесь довольно серьёзный вопрос. Потому что, существуя вообще по всей жизни в авангарде, я предпочитаю всё-таки возвращаться в традицию. В силу её устойчивости – конкретно для меня. Потому что если царская семья – это уже традиция. В каком бы авангарде ты ни находился. Школа Леонардо – это то, к чему я, даже будучи авангардисткой, всё равно всегда буду стремиться.
- А в кинематографе у тебя какие привязанности?
- Я люблю Бестера Китона – немого. Потом он стал говорить – и напомнил мне работников Москонцерта. А вообще я люблю Никиту Михалкова. Начиная ещё, я помню, в «Браво», я с ними была у Липницкого на Николиной горе – и все мы находились на пляже, простите мне такую подробность. Я, будучи тогда ещё дерзким тинейджером – со всеми данностями, которые и сейчас ещё сохранились, но тогда ещё они были в бутоне – поэтому кто знал, тот знал, а кто не знал, тот никогда не узнает... Сашка мне сказал: «Ой, смотри, вон!» - непринуждённо показав мне, юной девушке, не избалованной такими наблюдениями – «Вон там, смотри, великий кинорежиссёр нашей страны, кгхм, валяется! Хочешь познакомиться?» Я говорю: «Конечно, хочу!» - «Ну так пойди, поздоровайся». На что я сказала: «О’кэй!» Купальная сцена такая типичная. И я с ним поздоровалась – сказала, как это может сказать дерзкий подросток, знающий себе уже цену, вполне одарённый, талантливый и неплох собою: «Привет, это вы Никита Михалков?» - «Да, это я Никита Михалков». – «Ну что ж, привет, Никита Михалков». И, развернувшись и вильнув хвостиком, лисичка убежала... Потом я встретила его на съёмках своего клипа «Звезда», уже чуть-чуть войдя в рок-н-ролльное русло, войдя в – как это вы называете – истэблишмент. Я снималась во ВГИКе в каком-то павильоне, а он стоял и наблюдал, как я там смотрюсь. Я изображала там изо всех сил сцену очень мне чуждую, непонятную. В облегающем платье, что было мне довольно странно, потому что я не любила всё это афишировать. В силу положительности, конечно, не отрицательности... I’m sorry. И вот, после этого мы поздоровались, и он мне сказал, что всё прекрасно, и что вот эта сцена была ужасная... Или хорошая – я уже не помню. И я сказала: «О, да! Вы, наверное, меня уже забыли?» А он говорит: «Нет, я вас помню. Мы с вами на Николиной горе, кажется, видались». Да! Вот так это получилось мило и вполне спортивно. И вот я с тех пор мечтаю у него сниматься. Вот полюбила, бывает. Вот полюбила однажды – и всё. И ты мне хоть говори: он жирный, толстый, такой-сякой – какие бы он формы не принимал, полюбила девчонка, ну что сделаешь. Очень субъективно, да-да, очень персонально, по-женски – и в то же время по-мужски.
- А Соловей в его фильмах тебе нравится?
- А... Как имидж – это великий имидж инженю. Шепчущая и такая затаившаяся. Это, конечно, not my type, если говорить о женщинах...
- А какой женский тип представляет для тебя художественно-эстетическую ценность?
- Алла Пугачёва. Самый главный генотип Раши. Смешанный генотип вполне. Целеустремлённый и великий – в силу некоторых причин и определённостей. Как деятельница шоу-бизнеса, определённо оценивающая некоторые этапы и моменты у других деятелей шоу-бизнеса, могу сказать, что человек, который продал 100 миллионов виниловых пластинок...
- Да, это вам не у пронькиных.
- Ха-ха. Это даже не перед 500 тысячами встать на колени и выразить им большую любовь. Хa-ха-ха. I’m sorry about it. Fuckin’ акцент. Прошу прощения за акцент. Sometimes бывает так тяжело... Даже Майкл Джексон не продал столько! О’кэй? Что-то говорит, да? Я думаю, что да.
- А какие ещё образы ты могла бы отнести к этому типу, который Пугачёва в себе воплощает?
- Все женские образы, воспетые и каким-то образом дошедшие до сознания и подсознания окружающей среды, фантастичны. Я всецело с ними. В их толпе, мощной и грудастой. Я, наверное, потеряюсь – как субтильно-телесный имидж – но голос у меня, пожалуй, будет посильнее, чем у всех у них.
- А Дженис Джоплин что для тебя значит?
- У меня есть пластинка. Меня с ней познакомил Саша Липницкий, великий деятель Москвы и Питера, главный фрик страны. Человек, который много сделал для рок-н-ролла. Это был салон московский, на Каретном, эстетский. Сашка был молодой и красивый, главный, э, холостяк страны – скажем так. Все главные девушки были рады припасть, обнять и поцеловать его – это да. Все великие деятели нашего рок-н-ролла отдыхади и забавлялись там, за что ему большое спасибо. Сейчас он уже обременён семьёй, у него много детей, которые наверняка тоже талантливы и удивительны. Пожелаем им удачи.
- И он тебе открыл Дженис Джоплин?
- Да. И я прониклась тогда и отдалась полностью этому процессу. Кроме того, он мне привил любовь к Патти Смит – которую я много лет спустя наблюдала натурально, когда она читала свои стихи в Лос-Анжелесе. У Сашки был хороший инкрустированный вкус на женщин в рок-н-ролле.
- Дженис Джоплин как-нибудь повлияла на твой стиль?
- Спустя годы я бы сказала, что это что-то слишком визжащее. Слишком много scream. Раньше она была актуальна, свежа, удивительна...
- Может, надо было охладить? (О водке.)
- Ледок! Ледок!
- Лори Андерсон?
- Вообще девица немножко подкачала. С голоском у неё беда – это, конечно, не Арита Франклин. Excuse of, I’m sorry Лори Андерсон. Авангард – да-да-да! Но это совсем не значит, что где авангард – там нет голоса. Где авангард – там вполне может быть ещё и голос. Не только мысль интеллектуальная и всё остальное - концепт, душа и сердце и многое-многое другое у женщин. Кишки! У бабёнок. К сожалению, Лаура Андерсон не обладает великими вокальными данными – поэтому технологические задействования вполне актуальны.
- Ты недавно вернулась из Америки. А у нас тут существует такой антиамериканский миф, что Россия - это страна душевных, сердечных людей, которые ничего не просчитывают и действуют по велению сердца. А Америка, наоборот, совершенно противоположный полюс, где все очень математичны, где все решают деньги...
- Что ж, если уж ее так назвали, то, пожалуй, да. Это такой притон людей, которых нельзя, конечно, всецело назвать остапами бендерами... У меня для них нет названия. Но люди, которые неспособны заработать больших денег в бизнесе, вынуждены разворачивать свою суть, структуру материальную, физическую, духовную, в несколько другую сторону: авантюристически-криминальную. Поэтому гангстер-клабы, которые находятся в Москве, для меня актуальны. Не в силу того, что я ассенизатор, конечно. Я не могу после каждого концерта выплевывать ведро гноя и говорить: да, я их отработала, я их очистила, они сейчас чистые, спокойные, но зато я через себя их «тра-та-та» и зато ведро гноя я выплюнула. Hет-нет, я не Кашпировский, господа.
- Твой любимый микрофон?
- My favorite microphone is МК-219. Русский микрофон. Очень хороший, извините, grunge sound. В ритм-гитарах это два-три аккорда, постоянно протекающих по структуре песни, а в вокале это примерно так. (Поёт резко и в нос.) Ха-ха.
- А чем он превосходит Shure по своим характеристикам?
- А он уже такой «уии»! И никакой обработки не надо. Я хочу быть спонсором завода, который выпускает микрофон МК-219. Меня привлекло также его имя. Мой stage имя is Nineteen Ninety’s, что в переводе означает «Девятнадцать Девяностых» с апострофом.
- А как возникла идея твоего американского проекта Nineteen Ninety’s?
- Ведомые. Ведомые. Ведомые. Музы. Музы. Музы ведомых. Пришла муза и сообщила, что отныне моё имя - Nineteen Ninety’s. Раньше ты была такая-то, теперь ты - Nineteen Ninety’s. Как пел Питер Гэбриэл, «I change my na-a-ame!» Тогда в США поменять имя стоило шесть долларов. Сейчас – не знаю. В Америке всегда происходит очень много реформ, быстрых. То, что было в начале 90-х, в конце 90-х будет уже по-другому. Впереди – не то.
- А...
- Аааааааааа!!! Всё равно я громче.
- А какое имя у тебя до Nineteen Ninety’s в паспорте стояло?
- О чём вы говорите, господа? Документы давно пора отменить уже. В документе стояло «Агузарова Жанна». Даже не было использовано имя моего первого мужа. Агузарова. Девять букв.
- Как Явлинский и Брынцалов.
- Я не знаю их, правду вам говорю, господа. Вы там со своими мордовскими привкусами будьте, пожалуйста, поосторожнее. Девять букв в моей фамилии, и мне это нравится. Я не помню, сколько букв в моём имени «Жанна». Мне нравится, что в нём есть две «н».
- Твоя любимая буква в русском алфавите?
- «А». Само собой. Первая буква в алфавите. Это значит «авангард», это значит «анархия», это значит «панк». И много-много другого. Ну и Агузарова тоже.
- А откуда происходит эта фамилия?
- Ну вообще русичи - та их часть, которая ко мне относится чисто медицински, - они не были никогда ни под монголами, ни под какими другими влияниями. Они -типичные русичи, они пришли из Швеции. Наши предки там, в Швеции. Stupid Swedish! Глупые и дурацкие шведы, которые повлияли на мою фамилию, они назывались в Рашке «русичи». Те самые, на которые не повлияли никакие пришествия. Поэтому простите, господа, в этом плане я чиста - но я очень, очень люблю монголов... Маленькие, прекрасненькие… Если человек маленького роста – всё! Больше мне ничего не надо. Монголия anyway! Нет во мне ни одной её капли, но я благоговею. Русские в войну победили, как писали исследователи на Западе – fuckin’ предатели, shit! - только потому, что в них влилась монгольская кровь, военная кровь. Вояки и победили. Вероятно, это миф, как говорят сейчас в Москве – исследователи чисто биологически к этому подходят. Вероятно, в этом есть эдакая вотэдакость, господа, - не мне судить. Я - рок-н-ролльщица, я совершенно не политик, не профессор, не биолог. У меня первый муж сейчас стал профессор.
- А раньше он был адвокат?
- Ничего подобного! Чтобы мой муж был адвокатом?! Ребята, господа, я сейчас блевану. Чтобы мой муж был адвокат?! Никогда. Простите. Может быть, когда мне будет 69, он и будет адвокат - это да. Но сейчас - нет. Мой первый муж был океанолог, он изучал океаны. А сейчас он уже профессор, академик. Он всегда мне говорил: «Маленькая, кто же будет главный: я буду профессор или ты будешь народной артисткой USSR?» Это такая у него была шутка в конце 80-х. Да. Простите, господа, избалована. Ну, с кем не бывает.
- Если тебе так близок синтез России и Монголии, ты, наверное, должна увлекаться евразийством?
- Ха-ха! Уау! Маманя, где я! Маманя! Валенки! Уаленки! Да какие уж там валенки... Ха-ха-ха! М-да...
- Может, я себе еще колбаски немного отрежу?
- Ха-ха-ха!
Звук разрезаемой колбасы.
- А можно считать Rolling Stones твоей любимой группой?
- Да! Всяко можно. Никогда ее не любила, терпеть не могла. Но когда Кит Ричардс в Пасадине упал на колени перед 100 тыс. зрителей, я была просто в экстазе. И я полюбила Rolling Stones. Ну, простите меня, русскую матрешку, за всю мою вотэдакость. Ну, полюбила, да, оценила и полюбила.
- А помимо Rolling Stones какие еще группы достаточно много значат в твоей жизни?/
- У The Beatles две песни: «Michelle» и «Yesterday». A вообще я люблю Стинга. Все эти пять лет или деже шесть, которые я жила на Западе, я постоянно отсылала ему факсы, телеграммы и все такое. Ну, люблю я его! Хоть он и отец шестерых детей уже... И я ему посылала телеграммы примерно такого содержания: «Надо посетить Рашу! Раша - прекрасная страна! Раша ждет тебя!» Вот такие телеграммы - довольно интеллектуальные. Он, Стинг, не такой, как бывший Принс, который, например, написал девчонке песенку - Шинед О'Коннор - и стала она сразу знаменитой на весь мир. Да, Стинг, может быть, и не очень такой дающий - в силу некоторых причин. А вот Принс - маленький цыганчик на каблуках - вот к кому я хочу прорваться! I'm sorry Prince! Sorry! Sorry!
- А вот Мадонна к нему прорвалась - и была разочарована.
- Ну, удивительно бы было, если бы она не была разочарована. Разочаровалась! Мадонна - это танцовщица. Про голос - не знаю. Да и как может русская бабенка говорить, что она хуже, чем итальянская бабенка? Страна-то у нас в 34 или 18 раз больше, чем итальянский сапог! Даже вот по этим параметрам если подойти.
- Давай поговорим немного о «Мираже». Ты тут как-то говорила, что его тайная вокалистка Рита Суханкина является для тебя авторитетом в области вокала.
- Да-да-да! Особенно я прониклась после того, как увидела о ней статью в этом удивительном, умильном журнальчике «Живой Звук». Я была всегда удивительно проникнута к этому тембру, который стоял за всеми этими выдвиженками и гризетками... Если такой тембр был способен спровоцировать и породить пять звезд поп-культуры - это, значит, был просто сильный тембр, о'кэй? После Пугачевой, конечно: у Аллочки самый главный тембр страны. А этот стоит сразу после нее. Что касается мужского тембра, то тут я предпочитаю Шаляпина и Ваську Шумова.
- Как ты видишь свое место в истории «Браво»?
- Это имя, несомненно, сопрягается со мной - потому что все знают, что все-таки это я принесла его в группу. Хоть Хавтан и зарегистрировал за собой официально это имя, но все-таки принесла-то его в группу я! Как идеолог и продюсер! Но, самое главное, это было просто счастливое имя. Которое сделало нас. Очень странный момент, на самом деле. Женя в силу своей вот этой серьезной задуманности в шоу-мире - он настолько нерискован… Вот насколько я рискованна, настолько Хавтан нерискован... Я рискованная персона, а он – нет! А вообще, «Браво» - это фабрика звезд. Первая звезда это я - и так далее.
- А у тебя глаза считаются - светло-карие?
- Нет, у меня глаза считаются зелёные. (На самом деле один глаз Жанны карий, а другой - зеленый.)
- Можно еще о твоем роде поговорить?
- Арийка я, арийка. Арийская женщина. По крови и по духу! Господа, я могу сказать вам одну приятную новость. Ребята, если вы найдете у какой-нибудь деятельницы нашего мирового искусства плечи меньше, чем мои, то я вам заплачу 1000 долларов.
- Мы хотели связать это с арийским началом.
- Що це таке, я тебе скажу на арийское начало?! Що це таке! Ха-ха-ха! Да! Во-первых, я белая женщина. Ах! Господа, простите.
- Думаешь ли ты о продолжении своего рода?
- Да. Да. И у меня есть уже вполне намеченные планы. Вполне, вполне. Я хочу смешаться с кельтами - и уже есть такой персонаж, который сохраняет в себе все направления - германские, кельтские и даже франко-испанские - together. Монголов нет, к сожалению, в нашей крови, хотя, быть может, я запальчиво рисуюсь. Кто знает, может, и затесались где? Ха-ха-ха! Не зря же я так люблю татар и евреев. Всех остальных тоже люблю. Кушать люблю, а так - не очень. Ха-ха-ха!
- Мы говорили о Стинге...
- Стинг - русский, да. У него предки с Воронежа.
- А вслед за ним к нам приехал Дэвид Боуи...
- I don't believe in Дэвид Боуи. Новые романтики - это специальный раздел нашей категории. Это полубездарные деятели. Был там с ними какой-то мусульманский деятель, и он давал с ним такую «а'ля-куреховщину». Выводил там баранов на сцену - и девушек в коротких юбках. Бараны и девушки - это почти одно и то же.
- Да?
- Девушки в коротких юбках - это бараний жир. Мне трудно объективно подходить к девичьему вопросу. Все-таки я девица, мне трудно. Точно так же, как мужчине к вопросу о мужчинах тоже трудно, наверное. Вот и все.
В этот момент совсем уже нетрезвый Макс Столповский вдруг громко произносит: «Ельцин – Будда!»
- Ты предельно далека от политики? Ты считаешь Ельцина Буддой?
- Я воздерживаюсь от ответа.
- Но какие-то он у тебя эмоции вызывает?
- Да. Вызывает. Симпатию.
- Чем?
- Внешний вид. Ха-ха-ха. Нос.
- А что в его носе тебе особенно близко?
- Структура. Уральский нос у человека. Как в сказках Бажова. «Что к чему - совсем не знаем», как говорили на Урале. Герои Бажова - их никто не визуализировал. Это было чисто писательское произведение. Одно дело, когда мы это слышим, другое дело, когда мы это видим. Если всегда слышать и никогда не видеть - это одно. Если всегда видеть и никогда не слышать - это совсем другое.
- Неопределенность для тебя всегда выше определенности?
- Да. |
